МНЕНИЕ: Сергей Маркедонов "Иранский фактор для Южного Кавказа: между революционной риторикой и реальной политикой"

Иранская проблема по-прежнему остается одним из главных вопросов мировой политики. Реализация ядерной программы, публичная фронда Тегерана в отношении Вашингтона, претендующего на глобальную гегемонию, а также заявки Ирана на роль лидера всего мусульманского мира - вот далеко не полный перечень проблем, интенсивно обсуждаемых сегодня.
       
И хотя сегодняшний Иран демонстрирует стремление играть в глобальные геополитические игры, он остается, в первую очередь, региональной державой, имеющей серьезные позиции на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и на Южном Кавказе. Исторически амбиции Ирана обращены, прежде всего, в сторону Персидского залива. Однако значение кавказского региона традиционно было и остается для Ирана высоким. Иран имеет 660 километров границы с Арменией и Азербайджаном, двух стран, вовлеченных в этнополитический конфликт с неясным исходом. Для Тегерана крайне важной является разрешение проблемы раздела Каспия, который до распада СССР был внутренним озером Советского Союза и Исламской Республики. Каковы же основные иранские внешнеполитические приоритеты на Большом Кавказе?
        
Во-первых, в формировании внешнеполитических подходов Ирана намного большую роль, чем в политике тех же России или Турции имеет исторический фактор.  В Иране до сих пор воспринимают, как травму потерю кавказских территорий в конце XVIII- первой четверти XIX вв. Ее называют «деиранизацией» региона. По словам профессора Сейда Джавада Мири,  «Кавказ занимает очень важное место в сознании иранцев» потому, что «разрыв между Ираном и этими территориями сказался очень пагубно на всех сторонах. И мы видим продолжающиеся трагедии с того времени и до наших дней (нестабильность в Грузии, проблемы Южной Осетии и Абхазии, война и конфликт между армянами и азербайджанцами, неразрешенная проблема Каспия)».
   
Во-вторых, Тегеран крайне болезненно относится к появлению по соседству тех или иных внешних игроков. Наиболее ревностно и остро он реагирует на присутствие американцев в Каспийском регионе, который непосредственно примыкает к Кавказу. Отсюда и те колебания, которые возникают в иранской внешней политике. Вспомним хотя бы жесткую реакцию Тегерана по поводу совместных американо-азербайджанских военных учени. Иранские власти абсолютно убеждены в том, что проблемы Кавказа могут быть решены только самими странами региона, а присутствие нерегиональных игроков, таких, как Великобритания, Китай, США или Израиль только ухудшает ситуацию. При этом многие иранские эксперты полагают, что Москва, занятая сегодня внутриполитической проблематикой, недостаточно сильна для того, чтобы отстоять Каспий и Кавказ от внешних посягательств. Отсюда и столь жесткое неприятие со стороны Ирана «обновленных Мадридских принципов», предполагающих размещение международных миротворцев в зоне конфликта. В этом иранские дипломаты видят попытку давления на Исламскую республику с кавказского направления.  В итоге Тегеран пытается найти некое подобие регионального содружества, которое, с его точки зрения, могло бы обезопасить интересы всех стран кавказского региона. В понятие «региональных стран» иранские стратеги включают тру государства Южного Кавказа, а также Турцию, Россию и сам Иран.
       
В-третьих, Тегеран рассматривает многие проблемы Кавказа, как продолжение ближневосточной игры. Отсюда и трения между Ираном и кавказскими странами по вопросу о развитии отношений с Еврейским государством. Как только в мае 2009 года весть о визите президента Израиля Шимона Переса в Баку достигла иранской столицы, начальник иранского генштаба Хасан Фирузабади заявил о том, что этот визит создаст проблемы во взаимоотношениях Ирана и Азербайджана, и о необходимости закрыть посольство Израиля в Баку. В начале апреля 2010 года года в парламенте Ирана был представлен специальный доклад о проникновении Израиля в страны Южного Кавказа. Кстати говоря, подобные подходы характеры и для главного оппонента Тегерана - Израиля. Заметим, что в 2008 году МИД этой страны создало в своей системе профильные подразделения, которые должны целенаправленно работать со странами Южного Кавказа и Центральной Азии. Несколько лет назад известный израильский востоковед Узи Рабин заявил, что Еврейское государство должно проявлять большую активность в странах, окружающих Иран.
      
В-четвертых, на Южном Кавказе Тегеран выступает сторонником сохранения статус-кво. Резкие движения, такие, как поддержка этнополитического самоопределения, изменение межгосударственных границ, иранские власти не приветствуют. В частности, Исламская Республика публично выразила свою неготовность к признанию независимости Абхазии и Южной Осетии. Не спешит Иран и с признанием Нагорного Карабаха, полагая, что этот вопрос необходимо решать самим странам, вовлеченным в конфликт, избегая односторонней легитимации де-факто образования. И подобный подход, называемый иранскими специалистами (в частности, Кайханом Барзегаром) «регионализмом» сильно противоречит революционной риторике иранских айятолл.  
       
В-пятых, в двусторонних отношениях с кавказскими государствами Иран предпочитает опираться скорее на национальный эгоизм, нежели на религиозную догматику. Азербайджан - государство, где, как и в Иране, доминирует шиитское исламское вероучение. Тем не менее, партнерство Баку с США и Израилем в прошлые годы нередко заставляло Тегеран отложить в сторону идеи «религиозного братства». И, напротив, отношения с христианской Арменией, Грузией (которой в 2006 году Иран даже оказал серьезную помощь во время топливного кризиса) и суннитской Турцией говорят в пользу преобладания национального эгоизма над вопросами «чистоты веры».
        
Российско-иранские отношения, конечно же, не ограничиваются одним лишь кавказским контекстом. У Тегерана и Москвы непростая история двустороннего взаимодействия. Очень часто за фасадом регулярных встреч и заверений в поддержке скрываются противоречия. Иногда они, впрочем, вырываются наружу. В этом плане мы можем вспомнить об инициативе Ахмадинежада от 2009 года (напоминающей, скорее балтийские или польские идеи) по поводу выплаты Россией (правда, вместе с Великобританией) компенсации за оккупацию Ирана в августе 1941 - мае 1946 годов. Что касается северокавказского исламизма, то политики и эксперты в Тегеране любят подчеркивать, что идеологически это течение связано не с шиизмом, а с салафией (тем течением, которое поддерживает другой исторический оппонент Ирана - Саудовская Аравия). Но, с другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов поддержку Ираном различных исламистских организаций («Хизбалла», «Монафегин»), которые готовы рассматривать кавказских исламистов как союзников.
      
Кавказским контекстом не ограничиваются и сложные двусторонние отношения Ирана и Турции. В последние годы Анкара пытается принципиально изменить свое геополитическое позиционирование, как в регионе Большого Кавказа, так и во всей мировой политике. В частности, сегодня Анкара уже не собирается ограничивать себя лишь «родственными обязательствами» в отношении Азербайджана, ей интересна игра на нескольких «кавказских досках». Все это меняет отношение Тегерана к турецкой политике, как внутри Большого Кавказа, так и в рамах Большого Ближнего Востока, в лучшую сторону. Несмотря на многолетний опыт геополитического соперничества, Тегеран рассматривает Турцию (как и Россию) в качестве региональной державы, которая с его точки зрения в отличие от Британии или США имеет право на определение правил игры на Южном Кавказе.

Автор - Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон